"... - Я подумал и осмелился попросить. Если будет на то Ваша воля, можно ли сделать так, чтобы счастья в мире стало побольше, а неприятностей - поменьше?
Шамбамбукли помолчал с минуту.
- Послушай, - наконец произнес он. - Вот ты - композитор, верно? На рояле умеешь играть. Как бы ты отнесся к предложению исполнить сложную симфонию на одних белых клавишах, не трогая черных?"
Шамбамбукли помолчал с минуту.
- Послушай, - наконец произнес он. - Вот ты - композитор, верно? На рояле умеешь играть. Как бы ты отнесся к предложению исполнить сложную симфонию на одних белых клавишах, не трогая черных?"
-Здравствуй,- говорю я дождю.- Как здорово, что ты пришел.
-Угу,- соглашается дождь, задумчиво барабаня по стеклу.- Только этот раз - последний.
-Ты о чем?- не понимаю я.
-Не приду я больше,- отвечает дождь, и по стеклу скатывается крупная капля.- Вот так вот.
-А почему?
Дождь долго молчит - подыскивает ответ.
-Чтобы стало грустно,- наконец выдавливает он из себя.
-Мне уже грустно, от твоих слов,- говорю я.
-И мне тоже,- вздыхает дождь.
-А зачем это нужно, чтобы было грустно?
-Настроение такое,- говорит дождь.- Я не приду, и вы будете плакать. Из вас будут капать слезы. А я буду смотреть на них и думать: "дождь идет..."
-Угу,- соглашается дождь, задумчиво барабаня по стеклу.- Только этот раз - последний.
-Ты о чем?- не понимаю я.
-Не приду я больше,- отвечает дождь, и по стеклу скатывается крупная капля.- Вот так вот.
-А почему?
Дождь долго молчит - подыскивает ответ.
-Чтобы стало грустно,- наконец выдавливает он из себя.
-Мне уже грустно, от твоих слов,- говорю я.
-И мне тоже,- вздыхает дождь.
-А зачем это нужно, чтобы было грустно?
-Настроение такое,- говорит дождь.- Я не приду, и вы будете плакать. Из вас будут капать слезы. А я буду смотреть на них и думать: "дождь идет..."
-Ах!- воскликнула Правда,- я голая!
Ложь стянула с себя одежду и великодушно протянула Правде.
-На, прикройся.
Ложь стянула с себя одежду и великодушно протянула Правде.
-На, прикройся.
Жила-была на свете Любовь. И был у нее, как полагается, Предмет Любви.
Им было очень хорошо вместе. Предмет смотрел на Любовь влюбленными глазами и говорил: "Я тебя люблю!"
А она расцветала от этих слов и была для своего Предмета самой воплощенной Любовью.
Но время шло, и Предмет все реже стал смотреть на Любовь так, как раньше. Ей теперь приходилось самой спрашивать: "Ты меня любишь?.."
"Что? - отвечал Предмет. - А, ты об этом... Конечно, люблю. Не веришь?"
Любовь, конечно, верила - и доверчиво прижималась щекой к плечу своего Предмета.
Так Любовь стала Верой.
Она верила своему Предмету безоглядно, даже когда он стал реже появляться дома, даже когда от него стало пахнуть чужими духами.
А потом Предмет и вовсе пропал, и верить стало некому.
От Предмета остались какие-то мелочи: зубная щетка, сношенные тапочки, треснувшая кружка. Вера ничего не выбрасывала.
"Это глупо, конечно, - думала она. - Бессмысленно даже надеяться... Но вдруг он все-таки вернется?"
Вера, конечно же, не может существовать без Предмета Веры. Так Вера стала Надеждой. Надежда - беспредметна.
Она живет - и ждет. Живет - и надеется. Она умирает последней - и все никак не умрет.
Ей нельзя умирать - потому что после нее придет Ненависть. Надежда должна держаться до последнего.
Это и еще многое-многое другое - Петр Бормор